Автобиографические очерки А.П.Хейдока

Законом нашего времени является доктрина нового мышления, заключающаяся в повороте от курса конфронтации и гонки вооружений к объединению усилий разных народов ради самосохранения человечества.

Неоценимый вклад в развитие самих концепций взаимопонимания различных народов и государств был внесен семьёй Рерихов. Всемирно известен призыв Н.К. Рериха: «Мир через культуру».

Особенно большой вклад был сделан Рерихами в установлении дружественных, собственно говоря, братских отношений между нашей страной и Индией. Они заложили краеугольные камни этих отношений. Вся жизнь членов семьи Рерихов – Николая Константиновича, Елены Ивановны, Юрия Николаевича, Святослава Николаевича – посвящена взаимному знакомству и обогащению культуры, науки и философии двух стран.

В знак признательности выдающейся роли в этой деятельности Елены Ивановны Рерих учреждаемое Новосибирское отделение общества дружбы СССР – Индия проводит 11-12 февраля 1989 года общественную конференцию: «Культурное и философское наследие семьи Рерихов», посвященную 110-ой годовщине со дня рождения Е.И. Рерих.

Общественная конференция состоится 11-12 февраля 1989 года в Доме Ученых по адресу:

Убедительная просьба сообщить о возможности Вашего приезда к нам и желании выступить с докладом. Длительность доклада предлагается в пределах от 10 минут до одного часа.

Материалы конференции предполагается издать отдельным сборником, поэтому просьба иметь текст доклада.

Название доклада, время доклада, заявку на гостиницу и справки просим направлять по адресу:

Дорогая Зинаида Павловна!

Благодарю за приглашение на конференцию. Я с благодарностью его принимаю, но вопрос, буду ли я выступать на конференции, пока еще не решен и будет решаться по прибытии на место.
Бронировать для меня место в гостинице не надо, т.к. я остановлюсь у знакомых.

Поход в Сибирь

Мне 97 лет, и я слепой. Это значит, что я не вижу земли под ногами, и поэтому, не замедляя хода, шагну в пропасть, если она разверзнется предо мной. Пропасти не разверзаются, вместо них мои ноги попадают в рытвины и ухабы, и я, чтобы не потерять равновесие, должен держаться за чей-то локоть.

Кроме изученной мною собственной комнаты и спуска со второго этажа во двор, я никуда не могу двигаться самостоятельно, и все контакты с внешним миром я могу осуществлять с помощью моего секретаря и верного друга Людмилы.

Из последнего путешествия на Запад, ровно два с половиной года тому назад, я привез полную бессонницу, и чтобы меньше мучиться ею, я занимаю часть ночи гимнастическими упражнениями и стараюсь заснуть днем, что частично удается.

Таков мой статус на сегодняшний день. Но к последнему еще следует добавить проявление огненных центров в организме. Иногда они выражаются страшными головокружениями. Во время одного из них я повалился на пол вместе с креслом, на котором сидел.

К счастью, они редки и кратковременны.

Последнее время появилось усиленное выделение слюны и прочие менее заметные явления.

Глубина сознания подсказывает, что мне нужна встряска и напряжение, чтобы повысить мой жизненный тонус, оживить процессы внутри организма, по принципу «клин клином вышибается», что рекомендовано также в Агни Йоге. По прежнему опыту я знал, что такое напряжение может дать мне далекая дорога, та самая, за которую «как утопающий за соломинку» хватался Гоголь.^[1]

Поводом к путешествию явилось приглашение Общества советско-индийской дружбы Новосибирского отделения на конференцию 11-12 февраля, посвященную 110-й годовщине со дня рождения Е.И.Рерих.

Решение ехать на конференцию как бы само напросилось. Вспомнились такие слова Владыки: «Путешествие всегда полезно».^[2] Я стремительно написал соответствующий доклад, но, закончив его, усомнился: не слишком ли много я в нем сказал о том, о чем рано еще говорить. В это время меня посетил представитель оргкомитета конференции.^[3] Я показал ему написанный мною доклад и поделился с ним сомнением. Кроме того, я показал ему другой (давно имеющийся у меня доклад на ту же тему, но не вызывающий упомянутых сомнений. Я спросил его, какой из двух докладов подходит к данной ситуации. Представитель ответил, что оба доклада хороши и на том покончили. Тем не менее, сомнения продолжали меня мучить, так как я считал представителя недостаточно компетентным.

Восьмого февраля мы пустились в путь. Автобусный рейс Змеиногорск – Рубцовск, длившийся два часа, открыл мне неприятную истину: продолжительная езда в автобусе вызывает во мне морскую болезнь. Последний десяток километров был для меня мучительными из-за тошноты. Ночной переезд из г. Рубцовска в Новосибирск совершался хотя и в плацкартном, но в очень переполненном вагоне.

В Новосибирске (Академгородке) оргкомитет просил меня открыть конференцию. Я отказался. Тогда решили, что конференцию откроет академик Лаврентьев и сразу предоставит мне слово не для доклада, а для краткой речи слушателей, как бы введением в конференцию.

Эту короткую речь я решил сделать как бы кристаллом моей любви и уважения к Елене Ивановне, хотел вложить в неё как можно больше силы и убедительности. Но для этого встретилось огромное препятствие – моя слепота. Я мог продиктовать Людочке, но прочитать на конференции не мог. Я мог только заучить наизусть, что при моей ослабленной от старости памяти это могло привести к неприятным сюрпризам. Они начались уже перед отъездом.

Я забыл свою тщательно подготовленную фразу речи и сколько ни старался, ни за что не мог вспомнить, и тогда выяснилось новое обстоятельство, совершенно неожиданное. Я слепой, начал видеть ясно, отчетливо, но видел не окружающий меня физический мир, а другой мир – тонкий. Во время прогулок, держась за локоть Людмилы, я видел, что иду не по змеиногорской улице, а по воздушному высоко приподнятому над землей мосту. Мостик слабый с настилом из досок, но с железными перилами, сделанными из труб. Временами на них попадались места, отполированные прикосновениями рук, от чего железо блестело. Сбоку шла человеческая фигура: она то забегала вперед, мешая мне двигаться, и заставляла наступать на неё, то шла сбоку, заставляя прижиматься к Людочке. По обе стороны воздушного моста простиралась площадь, заросшая редкими деревьями. Безлиственные деревья протягивали черные, очень длинные корявые сучья, какие обычно бывают в апреле, а земля под ними была покрыта корочкой не совсем еще растаявшего льда.

Некоторые сучья деревьев простирались за мостовые перила и порывались попасть мне в глаза. Мне запомнился один такой сук на уровне моих глаз: он даже был как-то хищно изогнут так, чтобы попасть мне в зрачок. Мост, по которому мы ходили, время от времени обрывался, и передо мною открывалась крутизна в пропасть, на дне которой иногда сверкала вода, иногда нет. Идущий впереди меня призрак услужливо отстранялся в сторону, как бы приглашал меня шагнуть в эту пропасть. И я, конечно, прекрасно сознавая, что это нереально, поднимал ногу, чтобы шагнуть в неё, но в этот момент мост удлинялся, и мы продолжали шагать по-прежнему.

Второй вариант моих видений представлял собой две сходящихся под прямым углом стены, закрытые высокими стеллажами книг, но книги в них были все одного и того же небольшого размера: они были карманного размера и очень толстые. Когда я удивился такому однообразию, они в моих глазах стали меняться, стали появляться книги большего размера и…никаких действий.

Таково было состояние моей психики 11 февраля, когда я и Людочка входили в конференц-зал Дома ученых. Прикомандированный к нам член оргкомитета ввел нас в президиум, где мы сели: председатель оргкомитета по правую сторону от меня, Людмила – по левую. Раздались голоса: зал начинал заполняться публикой, но совершенно одновременно бесшумно расположилась около меня группа призраков. Запомнилась небольшая девочка, прижавшаяся к коленям Людмилы. На ней была белая шубка с разбросанными по ней черными пятнышками. Голову девочки украшал остроконечный капюшон из того же меха.

Тут мужской голос произнес мне приветствие, и Людмила сейчас же пояснила: это академик М.М.Лаврентьев. Мы обменялись с ним дружескими рукопожатиями и краткими репликами. Думаю, уважаемый ученый был бы очень удивлен, если бы ему сказали, что во время нашей краткой беседы, он был окружен призраками: среди них мне четко запомнились две женские фигуры в розовых платьях с темными цветочками и телесного цвета чулках. Надо отметить одну особенность этих фигур: ни одна из них не поворачивалась ко мне лицом. Я видел только их спины и бока.

Краткой речью академик М.М.Лаврентьев открыл собрание, и первое слово предоставил мне. Я встал и заговорил. Но, о, ужас! На третьей фразе я потерял нить мысли и не знал, что сказать дальше. Наступила тишина. Тщетно мой ум метался в поисках продолжения, но его не было. Тогда я сказал собравшимся, что мне 97 лет, память ослабла, и я потерял нить мысли. Просил быть снисходительными ко мне в силу этих обстоятельств.

Потом, кое-что вспомнив, я несколькими краткими фразами закончил свою речь.^[4] Несмотря на неудачное выступление, все же раздались жидкие аплодисменты.

Лично мною написанный доклад был прочитан на второй день, и чтение его было поручено Людмиле. Я придерживаюсь мнения, что в прочитанных докладах многое теряется из-за того, что выступающие читают очень быстро, проглатывая окончание. Начинают фразу громко, заканчивают ее почти шепотом.

Я не раз наставлял Людмилу избегать этих недостатков. Она начала читать, и я убедился, что наставления не пропали даром. Людмила читала ясно, громко, четко, одним словом, великолепно. Аплодисменты, раздавшиеся после окончания ее речи, были громче и продолжительнее всех предыдущих. Я сердечно пожал ее руку, когда она возвратилась на прежнее место рядом со мною.

Наступил антракт. Член оргкомитета, сидящий со мной, предложил мне размяться, пройти по залу. Мы пошли. Во время этой прогулки три женщины расцеловали меня, сказали несколько добрых слов по поводу моего доклада и добавили: «Мы Вас любим…»

Мне хочется, чтобы эти три женщины когда-нибудь узнали, какую огромную помощь они мне оказали своей сердечной лаской. Они влили в меня новые силы. Они явились свидетелями, что не напрасен был мой труд, что меня читают, одобряют и любят… Спасибо им!

В тоже время ко мне подошли мужчины, представились, произнесли добрые слова и отошли, видя, что и другие хотят сделать то же самое.

Еще одна женщина благодарила меня за духовную помощь.

Собственно говоря, на этом мое участие в конференции окончилось. Я был утомлен, нуждался в отдыхе, и мы удалились.

Но следует рассказать о том, что, по словам очевидцев, произошло на конференции в наше отсутствие. Нарушая все расписания, трибуной конференции завладели приверженцы некоего старца Иванова. Полились речи, возвеличивающие эту малопонятную личность. Ее следует отметить по своей необычности.

Он морозоустойчив. Зимой и летом ходил в шортах и босиком. Во время немецкой оккупации германский офицер подверг его испытанию: при 30 градусном морозе велел раздеться догола, после чего облил его холодной водой и, посадив его на мотоцикл, долго возил по улицам. Так как это испытание ничуть не повредило Иванову, офицер выдал ему что-то вроде охранной грамоты, свидетельствующей о его необычности. Рассказывают, работая шахтером в своей молодости, он проявлял провидческую способность, за что был подвергнут местными властями принудительному лечению, ибо командно-административный режим того времени не признавал никаких сверхнормальных способностей. Принудительное лечение привело к грустным результатам. Иванов чуть не умер. Позднее он был отнесен сердобольной женщиной (впоследствии ставшей его женой и ученицей) домой. Валентине Леонтьевне было разрешено забрать полуживого Иванова, который попросил отнести его на Чувылкин бугор. Последнему местное население приписывает чудодейственные свойства. Он, якобы, благотворно влияет на находящихся на нем людей, усиливает их способности. На этом бугре Иванов потребовал, чтобы его часто обливали холодной водой и от этого лечения быстро выздоровел. После этого он проявил склонность к учительству, любил, чтобы его называли учителем и начал проповедовать свою философию, сущность которой мне не известна. Известно только то, что он почитает землю, по которой мы ходим, запрещает своим последователям осквернять ее и даже плевать на землю. Его морозоустойчивость напоминает тибетскую йогу ТУМО, адепты которой, обнаженные догола, сидят среди снегов и льдов Гималаев, причем даже покрываются потом, как это изображено на одной из картин Н.К.Рериха «На вершинах». Говорят, что отец Иванова был зажиточным крестьянином и имел сыновей. Дом и все своё хозяйство были завещаны старшему сыну, а когда младший сын, то есть Порфирий Корнеевич спросил: «А мне что?» Отец ответил: «Тебе – Чувылкин бугор».

Считаю, что Чувылкин бугор, находящийся в Ворошиловградской области, необходимо исследовать научными методами, чтобы открыть источник благотворных излучений.^[5]

Представительница почитателей Иванова предложила мне прочитать лекцию у них о Н.К. Рерихе, но я отказался, т.к. у нас уже были куплены билеты на поезд, отходящий в Челябинск.

Переезд в Челябинск занял 26 часов, и мы очутились в однокомнатной квартире нашего друга, которая целиком была предоставлена в наше распоряжение.

В Челябинске 55 заводов, среди них несколько гигантов. Можно представить себе, какое количество газов они ежедневно извергают в атмосферу, что, конечно, не может не сказаться на состоянии здоровья населения.

К счастью, квартира, где мы жили, находилась на самой окраине города, там, где начинается лес. Да, самый настоящий лес, оставленный нетронутым, когда начался застраиваться город. Мы заходили в него, во время моих дневных прогулок. Чтобы дать представление, каков он, мне предложили обнять одну из ее могучих сосен. Мои руки для этого оказались короткими, могучая сосна была в два обхвата.

Дни нашего пребывания в Челябинске запомнились большим количеством посетителей, состав которых был весьма разнообразен: инженеры, врачи, портной, одна актриса, музыканты (гитаристы), один экономист и еще говорили о каком-то священнослужителе, которому мои друзья отказали в праве посещения, зная, что это пустая трата времени.

По просьбе друзей пришлось согласиться на двухчасовую беседу, которая запечатлевалась на видеопленку. По словам Людмилы, японская телекамера, которой нас снимали, была небольшая и легкая, но стоила 15 000 руб. По словам друзей, она работала безукоризненно.

Среди посетителей хочу особо отметить женщину – врача Т.А.Е., проявившую огромную силу воли и находчивость, когда ей угрожала смерть от катастрофического ожирения. Ее вес достигал 100 кг. И врачи – коллеги поместили историю ее болезни в папку для безнадежных. Тогда больная отказалась от всякой врачебной помощи, от всяких лекарств и перешла на режим лечебного голодания. Последнее плюс гимнастика и неукротимое желание исцелиться начали давать свои результаты. Борьба длилась годами, и в результате ее появилась как бы новорожденная, здоровая энергичная женщина, даже помолодевшая. Она возвратилась к лечебной практике и ныне возглавляет специальный кабинет, в котором применяет выработанный ею метод лечения. Последнее является видоизмененным методом иглоукалывания, с применением большой разъяснительной работы (порою эти беседы длятся по 1,5 часа). Она вылечивает больных, не поддающихся обычным методам лечения, и в том числе даже наркоманов.

Популярность Т.А.Е. в Челябинске велика, и она стала трудно доступной вследствие огромного числа желающих попасть к ней на прием.

Т.А.Е. недавно гостила у меня в Змеиногорске, и я провел полумесячный курс ее лечения, что было довольно тяжело и болезненно, так как каждый день я полчаса лежал на остриях 2000 иголок, которые впивались в мое тело. Лечение принесло заметное улучшение моего здоровья.

От всей души хочется пожелать ей новых сил и здоровья, чтобы она могла продолжать благородное дело служения человечеству в избранной ею форме.

Из остальных, посетивших меня в Челябинске, мне хочется отметить фотографа В.Антонова, с которым 20 февраля в одиннадцать часов ночи на остановке трамвая произошел непонятный случай.

Он ждал троллейбуса, но вдруг видит: навстречу ему движется трамвай. Антонов подумал: «Как хорошо было бы повернуть этот трамвай в сторону моего дома….» К его удивлению, трамвай сошел с рельс и повернулся точно по его желанию и как вкопанный встал перед Антоновым. В тот же миг едва избежала столкновения с трамваем проезжавшая автомашина, ведь повернутый трамвай перегородил ей дорогу. Крутым поворотом она спаслась от столкновения и продолжила путь. В этот момент откуда-то вылетел бильярдный шар и ударил в плечо фотографа (от сильного удара спасла шуба). Шар был теплый, почти горячий. Антонов определил его размер: это был шар под номером два. Теперь он хранит его дома как свидетельство странного происшествия, когда трамвай, повинуясь его мысленному желанию, сошел с рельс и даже повернулся в желанном направлении.

Меня попросили дать объяснение этому случаю. Сколько я ни ломал голову, единственное, что мог придумать, было следующее.

Интуиция фотографа вызвала в нем предчувствие сошествия с рельс трамвая. Оно совпало с желанием скорей уехать, попасть домой, и это желание взяло верх над осознанием предчувствия, придав происшествию вид приказа воли. Но за правильность такого объяснения не ручаюсь. Что касается бильярдного шара, его появление, никакому логическому объяснению не поддается…

Мы пробыли в Челябинске ровно месяц. Указывая на насыщенность этого периода, наш друг, в квартире которого мы жили, сказал, что этот месяц прошел как ОДИН день.

На обратном пути мы сделали остановку в Новосибирске. Державшаяся все время теплая погода вдруг изменилась, и ударил жестокий мороз. Во время прогулок я простудился: появился сильный кашель и временами затрудненное дыхание, близкое к удушью. И так как наш багаж во время нашего путешествия значительно увеличился, то нас из Челябинска сопровождал один из друзей. Помниться, его звали Илья. Он помог в Новосибирске выяснить возможность издательства моих писаний.

Вечером 22 марта мы покинули Новосибирск и 23 марта на рассвете прибыли на станцию Рубцовск, откуда в десять часов утра сели на автобус, идущий в Змеиногорск.

В это время я чувствовал себя плохо, кашлял, не хватало дыхания, а в автобусе подступали приступы морской болезни. Два часа езды на автобусе были для меня сплошным мучением.

Тем не менее, я с удовольствием запомнил фразу нашего челябинского друга, когда он сел в автобус: «Какой у вас чудесный воздух! Такого воздуха я никогда не встречал!»

Вдобавок к сказанному вспомнилась фраза, произнесенная местной жительницей: «Лучше нашего климата нет!» И я ощутил гордость за правильность выбора своего местожительства.

Путь от автовокзала до дома показался мне невероятно долгим и мучительным. Я не сразу мог отделаться от перенесенного напряжения. Медленно приходило успокоение, и потребовалось много дней, пока я обрел прежнюю форму, но процесс оздоровления не оставался на прежнем уровне: я стал чувствовать значительнее лучше прежнего.

Да, не даром было сказано: «Путешествие всегда полезно!»

Две встречи

В феврале 1989 года в новосибирском Академгородке проходила первая конференция только что образовавшегося советско-индийское общества дружбы, посвященная дню рождения Матери Агни Йоги Е.И.Рерих.

Все ждали выступления А.П.Хейдока, еще живого ученика Н.К.Рериха, человека удивительной судьбы, писателя.

К трибуне подвели высокого, худощавого, седого мужчину. С первым словом приветствия лицо его озарилось удивительным светом. Через несколько минут я забыла, что Альфред Петрович ничего не видит, таким живым было его лицо, согласно его эмоциональному рассказу. Впервые в жизни увидела и почувствовала, каким должен быть истинный Агни Йог. Многие годы меня смущали сурово-проницательные лица Учителей: Николая Константиновича, его сыновей и даже прекрасное лицо Елены Ивановны.

Лицо Альфреда Петровича сияло детской радостью, в нем как бы светилась его душа, когда он рассказывал о своих встречах с Николаем Константиновичем. А ему шел десятый десяток лет. Его выступление было самым живым, самым ярким на конференции.

Прошло два года, судьбе угодно было свести нас еще один раз. До нас дошли недобрые вести, что Альфред Петрович тяжело болен: годы нелегкой жизни подорвали его здоровье. Сдавало сердце. Мне очень хотелось хоть чем-то помочь этому удивительному человеку. Мы приехали с А.Меграбовым в г. Змеиногорск ранней весной. Бежали ручьи, кое-где еще лежал снег. Земля только просыпалась. Альфред Петрович встретил нас своей прекрасной улыбкой, но чувствовалось, что он сильно ослаб. Меня поразило его детское простодушие: он готов был перенести любые боли, если это открывались центры. Мы говорили о жизни, о том, что, наконец-то, пришло время, когда во весь голос, не таясь можно говорить об Учителях, об Учении Живой Этики, о будущих поколениях, которые воплотят это в жизнь.

Мы старались меньше говорить о болезни, а больше о светлом будущем, об издании его книг и предстоящих конференциях.

Через два дня мы уезжали, пожелав ему самого доброго, а главное – закончить диктование своих повестей и рассказов.

В июне мы узнали, что Альфред Петрович ушел в мир иной. Светлая ему память.