Альфред Хейдок

 

Гадания

1

Произошло это в 1930 году,[1] когда я состоял лектором Гиринского университета в Маньчжурии. Жена с детьми оставалась в Харбине, куда я возвращался только на каникулы. Хотя мне платили прилично, время было трудное: дети подрастали, учились, за них надо было платить, поэтому в моем бюджете значительную роль играл гонорар за рассказы, которые печатались в журнале «Рубеж». Было лето, до начала каникул еще оставалось около месяца, когда я получил письмо от жены с просьбой написать рассказ, так как надо вносить плату за обучение старшего сына в техникуме.

Надо так надо. Готовой темы у меня не было. Добросовестно я просиживал свободное от преподавания время за письменным столом, «грыз перо», устремлял взор в окно, где были видны редкие пешеходы и ограда из серого кирпича… и ничего не мог написать…

Так проходил день, другой, третий, и когда в комнате появился мой коллега Лю, полный добродушного юмора китаец, доктор социологии, учившийся в Колумбийском университете в Америке, и неутомимый спутник в моих дальних прогулках по окрестностям Гирина.

– Почему сидишь и никуда не ходишь? – спросил он с бесцеремонной наглостью веселого задиры.

– Хочу рассказ написать.

– Брось. Не надо. Хорошая погода. Я узнал про одну старую кумирню за городом. Мы могли бы сходить.

Я вкратце объяснил ему положение моих финансов и добавил, что бьюсь третий день в поисках сюжета, и ничего не выходит. Лю задумался и вдруг сделал неожиданное предложение.

– Я знаю хорошего предсказателя; пойдем к нему и пусть он погадает, когда ты напишешь рассказ. – Видя мой протестующий жест, он добавил: ­– Ты не будешь платить предсказателю. Мне это нужно для науки, понимаешь? Я давно установил, что предсказания наших гадальщиков оказываются правильными процентов на 75 или 80. Согласись, что это много. Должен же существовать у них какой-то метод, основанный на математическом расчете или еще на чем-нибудь. Вот этот метод я и хочу раскрыть. Ради этого собираю факты, гадаю по самым различным поводам, записываю... Твой случай представляет интерес. Пошли!

Контора предсказателя была расположена на улице, ведущей к подножию горы Бей-шань, куда я почти каждый день ходил гулять. По дороге туда Лю сообщил мне, что предсказатель – интеллигент, получивший среднее образование в новом, с европейской программой училище, и может быть приятным собеседником.

В приемной, ничем не отличающейся от приемных врача или адвоката средней руки, состоялось мое знакомство с предсказателем.

Не помню, спросил он меня дату рождения или нет, но помню, что он пододвинул ко мне деревянный поднос с коричневыми фигурками и велел мне одну бросить на поднос так, как бросают игральную кость. Я бросил. Он взял фигурку, посмотрел на отрывной календарь на стене и начал какие-то вычисления. Когда они кончились, мне было объявлено, что сила, которая делает меня способным писать рассказы, временно покинула меня и вернется не ранее 1 июля, и тогда я напишу рассказ.

Мы раскланялись и ушли. Я подсчитал в уме, что 1 июля я уже буду у жены в Харбине, так как к этому времени начнутся летние каникулы. Но до этого осталось ждать почти месяц. Не может быть, чтобы я за целый месяц не написал рассказ! Врет он... Я постараюсь написать – все силы приложу хотя бы для того, чтобы доказать, что он врет!..

И я старался. «Грыз перо», но так ничего и не написал. Но когда приехал к жене на каникулы, на второй день после приезда начал писать рассказ «Жиголо» и вскоре его закончил. Помню, начал писать первого июля...



2

Это случилось с моим старшим братом Яном в канун Февральской революции, когда он, будучи призванным в армию в первую мировую войну, нес гарнизонную службу в Финляндии, которая тогда еще входила в состав Российской Империи.

В новогоднюю ночь в казарме роты, где служил Ян, солдаты предавались воспоминаниям о том, как они встречали Новый год у себя дома. Вспоминали и новогодние гадания; при этом были рассказаны удивительные случаи, когда гадающие с зажженными свечами перед зеркалом действительно видели своих будущих «суженых». Но рассказывалось также о том, что при этих гаданиях вместо желанного девичьего лица (или юношеского, если гадала девушка) видели гроб или сзади к гадающему подкрадывались какие-то страшные образины... Иногда эти образины пытались задушить...

Тут голос рассказывающего непременно становился глуше, глаза расширялись, и озадаченный взор устремлялся куда-то за спины слушателей в темный угол, точно оттуда уже вылезала страшная образина. Тогда всем становилось страшно и в то же время приятно, что они тут неуязвимы...

– А что, если нам устроить гадание, – предложил кто-то.

Идею подхватили. Так как ни зеркала, ни свеч нельзя было достать, прибегнули к более простому способу: наполнили стакан водою и бросили туда обручальное кольцо. Гадающему полагалось в полночь смотреть через воду на кольцо на дне стакана до тех пор, пока там не появится лицо или что-то другое...

Первым согласился гадать Ян. Чтоб обеспечить ему необходимое при этом гадании одиночество, фельдфебель уступил свою каморку. Остальные участники расположились тут же за дверью, чтобы, во-первых, Яну не было страшно (на случай появления образины), во-вторых, чтобы он сейчас же мог их позвать, если что-нибудь увидит. Очутившись один в каморке со стаканом и кольцом, Ян приступил к опыту, в успех которого мало верил.

Полной тишины не было. Из-за двери иногда доносились тихие, полушепотом сказанные слова, которыми обменивались товарищи. Ворочались во сне на кроватях и разноголосо сопели и вздыхали остальные уснувшие солдаты. Звуки сливались, и по истечении некоторого времени у Яна создалось впечатление, что ночь в казарме – это большое бесформенное существо, шевелящееся где-то тут рядом и дышащее на разные лады. Оно всхрапывало и откашливалось...

Глаза Яна фиксировали обведенный золотым ободком кружок на дне стакана – пока что там ничего не было. Лезли в голову воспоминания и мечты – ­одно с другим перепутывалось. Потом вроде бы сонливость навалилась – ­пришлось прилагать усилия, чтоб не заснуть. И вдруг – он чуть не вскрикнул! – в обрамленном золотым ободком пространстве появилась девушка... Да, это была она – не было никакого сомнения! В светлом платье, защитив ладонью лицо как бы от солнца, она стояла у крыльца и смотрела куда-то вдаль. Он видит только нижнюю часть ее лица: верхняя была закрыта как бы тенью от ладони.

Это было так странно, и Ян все время боялся, что она вот-вот исчезнет, но этого не произошло. Тогда, вдоволь насмотревшись, он рискнул оторвать от нее взор и взглянул на потолок в полной уверенности, что теперь, когда он снова взглянет в стакан, ее уже не будет. Он взглянул – она все еще была там. Тогда, не отрывая взгляда, тихим голосом он позвал дежуривших за дверью товарищей. Они вошли, а он жестом указал на стакан. Сколько ни смотрели, нагнувшись за его плечами, товарищи, ничего не видели на дне стакана. Ян встал, прошелся по каморке из угла в угол, снова заглянул в стакан – образ девушки исчез.

В 1918 году я расстался с братом и, повинуясь смутным зовам сердца, уехал на Дальний Восток. И когда, сорок лет спустя, я ехал к нему, чтобы впервые встретиться после долгой разлуки, смерть унесла его незадолго до моего приезда, и я так и не успел спросить его, похожа ли на ту девушку «в ободке» женщина, с которой он прожил всю жизнь?



3

(Из письма друга)

... Когда моя мама была девушкой, пришло время думать о замужестве. У нее был кавалер, и, возможно, что она и вышла бы за него. Но надо же было ей вместе с матерью в ночь на день Андрея Первозванного затеять гадание. Что они там делали, как гадали, не знаю, но только видит мама во сне: к окну, у которого она сидит, подъезжает на лошади военный и просит поесть. Мама дала ему пирога, а про себя подумала: «Какой некрасивый» (мой отец был рябоват). А мать ее (моя бабушка) в ту же ночь видела во сне, что моя мама и ее кавалер идут рядом, и вдруг какой-то большой шар с пылающими буквами «ВЕРА» разделил их.

Прошло два-три месяца, и на вечеринке мою мать знакомят с приехавшим с Дальнего Востока в отпуск старшим унтер-офицером. Она, говорит, чуть не потеряла сознание: это был тот, кого она видела во сне. Мой отец сразу же стал свататься и получил согласие, так как с прежним кавалером произошла размолвка из-за веры: мать была православной, а он католик и хотел увезти жену после свадьбы в Польшу.

[1] Эпизод из жизни самого автора книги.