Альфред Хейдок

Столоверчение

Латвия. Приблизительно – 1908 год. Суббота. Зимний вечер в домике с пристроенной кузницей. В сотне шагов от домика – корчма. На улице не холодно, еще не совсем темно. Прибалтийское небо первой половины зимы затянуто серыми облаками. В комнате горит керосиновая лампа – уютно, тепло.

И вот открывается дверь, входит отец и в руках у него столик – ­желтенький, легонький, на трех ножках, обычной формы.

– От соседей принес, – пояснил он, – в нем нет ни одного гвоздя. Будем спиритический сеанс устраивать.

Поставили столик посреди комнаты. Вокруг него сели отец, мать, мой старший брат, я и еще позвали подмастерья Вилиса, который работал в кузнице. Все положили руки ладонями на стол, сидели и ждали. О том, что нужно образовать так называемую «цепь», то есть держать руки так, чтобы они соприкасались с руками соседа, мы ничего не знали, и, как увидите, тем не менее получилось... Время от времени задавали вопрос:

– Дух, ты здесь? Если здесь, стукни один раз.

Сидели долго без результата. Но потом, после очередного вопроса, столик медленно наклонился и стукнул приподнятой ножкой. У большинства из нас вырвалось тихое «ах!» Потом стали задавать столику различные вопросы, примерно такие:

– Дух, сколько лет Вилису, который сидит за этим столиком?

И столик правильно отстукивал 21.

Когда требовался ответ, выраженный числом, «разговаривать» со столиком было легко – надо было просто сосчитать ответные стуки. Но когда требовались ответы другого рода, то разговор происходил, примерно, так:

– Заберут ли меня в этом году в солдаты? – спрашивал Вилис. – Если да – стукни один раз; если нет – стукни два раза.

И столик отчетливо стукнул два раза, Вилис просиял...

Вопросы сыпались самые разнообразные, и столик все больше и больше оживлялся; стук его становился громче... Так длилось довольно долго, но наконец больше спрашивать было нечего. Сеанс прекратили и столик прислонили к уголку.

В воскресное утро сеанс повторили, но уже в другом составе – пришли соседи, которым тоже хотелось посмотреть на это диво. Меня не допустили. Да мне и некогда было – пришли друзья, мальчики и девочки, жившие за лесом, приблизительно в километре от нас. Старшему из них было 14 лет, мне 13, остальным двум по 13 и 12; всего нас было четверо.

Когда взрослые свой сеанс закончили и немного взбудораженные ушли в корчму «освежиться» полдюжиной кружек пива, мы, четверо мальчишек, взяли еще неостывший от множества рук столик и положили на него свои ладони. Не прошло и четверти часа, как он стал отвечать на наши вопросы, содержания которых уже не помню, но были и такие:

– Столик, можешь ли ты вызвать дух Пушкина? – и столик стучал утвердительно.

– Пушкин, ты здесь?

После утвердительного ответа Пушкину задавались вопросы не по части литературы, а чисто бытовые. И это потому, что великий поэт должен быть честным, значит – не соврет.

Но самое главное впереди. Когда нам уже нечего было больше спрашивать, то одному из нас (не помню кому, возможно, мне) пришла в голову гениальная мысль – надо сделать опыт: что будет, если мы, четверо мальчишек, одновременно снимем руки со стола, засунем их в карманы брюк, сделаем шаг назад и тогда, когда ни одна рука не касается стола, скажем ему: «Пляши», будет он плясать или нет?

Сказано – сделано, мы все снимаем руки, отступаем от столика на шаг и говорим: «Пляши!»

И столик заплясал. В чем выражалась его пляска? Как обычно при стуках, он, опираясь на две ножки, приподнимал третью и однообразно ею стукал. Вот тут уж мы действительно смотрели на него, как зачарованные – ведь это был кусочек сказки, ставшей явью. До тех пор, пока чьи-то руки касались столика, оставалась почва для подозрений, что владелец руки, может быть, нажимает на него или что-то другое умышленно делает... Но тут отдаленный от нас пространством неживой предмет плясал по нашему приказу. Неживой ли? Ведь он понял приказ и выполняет!..

Потом нам показалось, что наш приказ выполняется не так, как следует, разве это пляска – притопывать одною ногою?

Из всех названий танцев того времени я вспомнил только одно и крикнул столику: «Танцуй крейцпольку!»

Я сам не имел понятия, как исполняют именно этот старинный танец, но столик послушно начал танцевать по-другому. Опираясь на одну ножку, он приподнимал две и, балансируя, с трудом (как мне казалось) поворачивался – ведь в любой польке надо вертеться...

Опыт, казалось, был завершен, Я подхватил столик и поставил его в прежний угол. Но история эта имела свое продолжение. Сеансы взрослых с моим участием и без меня повторялись. Прислушиваясь к ответам столика, я убедился, что он не всеведущ и иногда врал. Один за другим у меня накапливались факты, из которых я сделал два вывода: 1. столик знает не больше, чем сидящие за ним люди; 2. он отвечает так, как хочется большинству присутствующих. В этом в особенности убедил меня такой факт. У моей тетки украли лошадь. Была поднята на ноги полиция, проводились поиски. Тетка, услышав, что у нас имеется столик, через который «духи» отвечают людям, примчалась к нам, и мы сели за столик вопрошать, удастся ли тетке вернуть украденного коня или нет. Ясно, что все мы сочувствовали тетке, и нам очень хотелось, чтобы конь отыскался. И столик подтвердил наши чаяния звонко отстуканным «Да». И ... соврал. Никогда больше тетка не увидела своего коня.

Какая сила действовала в данном случае? Что оживило неодушевленный предмет?

В основе явления лежала власть мыслящего человеческого сознания ­– власть творить, рождать мощные мысли независимо от того, знает ли сам человек о своем творчестве или нет. Коллективная сосредоточенная мысль сидящих за столом создала в мертвом куске дерева отдельно существующее сознание, существо, невидимое обычному зрению, но реальное. Руки, покоящиеся на поверхности стола, насытили это существо своей жизненной силой, магнетизмом, психической энергией – назовите, как хотите... И это существо, которое оккультисты назвали бы искусственным элементалем, творило волю своих создателей, отвечало так, как хотелось большинству.

Но, как говорят англичане: «Существует не один, а несколько способов, чтобы убить кота». Это не единственное объяснение движения предметов без прикосновения. Например, в китайском способе, где вместо столика подвешивается к потолку на нити заостренная палочка так, чтобы она нижним концом касалась усыпанной слоем песка поверхности стола, после чего сжигается заранее наговоренное, написанное на бумаге заклинание ­– участвуют другие силы. Которые этой подвешенной палочкой пишут на песке сообщения, а иногда – даже прекрасные стихи.

Можете представить, какое впечатление, после того что я видел, произвела на меня брошюра некоего ученого, который стук стола приписывал неосознанным мускульным движениям участников сеанса. Он даже дал весьма звучное «научное» определение этим движениям, назвав их «идеомоторными».

Что это – поверхностный подход? Невежество? Или желание во что бы то ни стало навязать заплесневевшее отрицание прошлого века явлениям, громко требующим истинно научного, беспристрастного изучения? В таком случае оно не обогащает науку, а, наоборот, наносит ей огромный вред.